Ира Лобко писал(а):
Господа! Эти рассказы становятся похожими на "испорченный телефон". Не было никакого обещания не брать в руки камеру. Тот, кто внимательно слушал радио-эфиры представителей старшего поколения учеников, как вы их называете, должен был заметить, что решь шла о правиле "не задействовать собстенные фотографии как пособие в учебном процессе". Так что хотелось бы эту тему не уводить в сторону, где она бы начала обьрастать легендами. Если нужна информация "из первых рук", спрашивайте! Все мои координаты есть на первой странице этой ветки. С удовольствием пообщаюсь напрямую или отвечу на вопросы в форуме.
На форуме дистанционного обучения ЕГУ есть несколько фраз Валерия Дмитриевича, которые всеж не отрицают рассказов про "обещание не брать в руки камеру".
Цитата:
...В целом Берлин для меня, давшего как-то незадолго обет не брать в руки камеру, во всяком случае, для съемки, как автору, стал для меня весьма исцеляющим и переломным.
Закончилась одна жизнь, понемногу началась другая…
V
Закончилась одна жизнь, понемногу началась другая…
V
и еще
Цитата:
...Но разговор все же не об этом, а о том, что мое обещание не брать в руки камеру, а тем более — цифровую, было в последние годы не совсем твердым. Поэтому всегда с некоторым содроганием ожидаешь документа, который фиксирует эти нарушения, впрочем, вполне извинительные.
Что радует безмерно — на двух имеющихся под рукой картинках меня все же нельзя заподозрить в нарушении более серьезных для фотографии вещей, скажем, увидеть попсовую привычку съемки с уровня глаз…
Снимок Натальи Губаревич с недавней фотосессии с участием одежды MaxMara, где я присутствовал в качестве наставника вполне уже выпускной девушки Александры С.:
Что радует безмерно — на двух имеющихся под рукой картинках меня все же нельзя заподозрить в нарушении более серьезных для фотографии вещей, скажем, увидеть попсовую привычку съемки с уровня глаз…
Снимок Натальи Губаревич с недавней фотосессии с участием одежды MaxMara, где я присутствовал в качестве наставника вполне уже выпускной девушки Александры С.:
и на форуме на такой вопрос
Цитата:
Тогда еще один вопрос - почему решили больше не фотографировать? Ведь интерес к фотографии сохранился. Смотреть со стороны и не принимать участия, даже просто для себя, - для принятия такого решиния должны быть очень веские аргументы.
был дан такой ответ:
Цитата:
А в той моей истории (о которой задаются вопросы) есть, видимо, поучительное начало. Работай я как фотограф, проблем бы особых не было, т.е. снимал бы и дальше, но проблема была как раз в том, что важность съемки, проживание фотографии могут быть принципиально большими, чем при рациональном отношении к делу, где эмоции возможны, но порог относительно невысок. И вещи, строго говоря, не имеющие отношения к фотографии, становятся вдруг неотделимыми от твоих занятий. Ломается что-то одно — ломается и другое. И наоборот — проблемы с фотографией вызывают депрессию, затрагивающую все и вся в жизни.
*
На Полесье (уже в Академии, в семидесятые годы), я снимал часто и много: материальную культуру и местных людей. Полесье — странное и особое место, целый мир, свзанный с внешним миром и отделенный от него навсегда.
Жили мы с коллегами в одном доме, который никогда не сгорал, хотя сама деревня (Великий Малешов) страдала от пожаров неоднократно. Наверное, есть на то рациональное объяснение, но про семью странные все же разговоры были…
Про способности, которые передаются от матери к дочери, про особые и редкие вещи. Бабушка в самом деле производила очень сильное впечатление. Любил я с ними общаться; этот неподдельный интерес привел к доверительности, к доброму человеческому контакту.
На Полесье у меня такое было несколько раз — какой-то безумный восторг от бесконечно глубокого понимания разными людьми твоей природы, твоих интересов и занятий. С полуслова, полувзгляда… И очень сложно передать словами, как это вообще. Ты видишь человека впервые, но природная интеллигентность, интеллект и просто безумные потоки добра и откровенности уже пожилого человека, способного невероятно чувствовать, человека, замордованного чисто внешне работой на чужой и своей земле, семейными заботами, трагедией несостоявшихся интересов и нереализованных возможностей превращают тебя в ребенка, ты просто купаешься в колыбели света и и понимания…
Очень трудно вживаться потом возвращаться в привычное, но ставшее чужим и холодным пространство — громадный кусок тебя остается именно там, где был невероятный комфорт ментального общения, такого контакта, где слова были не очень-то и нужны.
Потрясения просто ломают тебя: такое сживание в самом деле не проходит бесследно. В той деревне мне предлагали остаться: «Мы тебя научим», говорили все понимающие бабушки в несгораемом доме, люди с глубокими морщинами лет и событий, с натруженными руками, срывающиеся, тем не менее, с места в карьер на общую животную потребность. «Дуст привезли!» — и этот крик призывает абсолютно всех, поскольку управы на колорадскую живность нет никакой, кроме химии, от которой назавтра и циркуна нигде не услышишь.
*
Вещь, которая меня не то, чтобы надломала, но вполне подготовила к будущим потясениям через несколько лет. Везло мне на полесских ведуний: в приречной деревне это была девочка-подросток. Снимки остались (даже выставочные работы были), так что чисто внешний вид сохранился. Нет кадра о другом, с другим проникновением и откровенностью, которые возникают исподволь или внезапно уже после обычной человеческой притирки, когда нет барьера чужого человека, а появляется просто еще один, пусть и временный деревенский житель, который говорит с людьми о вещах ушедших и для многих последовательно дорогих и важных. И это поднимает разговор и общение на особый уровень — в новой жизни древностям совсем неуютно.
«Салют» у тебя в руках уже не вызывает никакой особой реакции, это просто дополнительный компонент ритуала общения. И вот в один из дней происходит что-то достаточно необычное.
Ближе к вечеру, на лавочке из нескольких сидящих жителей, людей камера в какой-то момент соединяет тебя с единственным взглядом, который убирает все вокруг, проницает тебя насквозь, открывает тебе человека полностью. И все это запечатлевается настолько мощно, уверенно и удачно, что ты видишь не этот легкий наклон головы крупного совсем еще юного лица, а целый мир, который передается через выражение и взгляд.
Целый мир, который точно так же транслируется через мгновенно ощущаемую в момент съемки готовую работу, снимок, который заберет кусок твоей жизни, вызовет боль и переживания во время печати, заставит проговаривать бесчисленное количество слов, опустошит тебя беспредельно после рабочих выходных…
Ты видишь этот готовый кадр, видишь в мельчайших подробностях и нюансах. Именно этот ролик пленки проявляется с особой тщательностью, именно он вызывает дрожь в руках, именно в этом смысл всей поездки — в образе, который проявился так определенно и ярко в тихий летний вечер с красноватым закатным светом.
И среди всех привезенных кадров, перебираемых в который раз, нет одного. Нет единственного, который ты видел так осязаемо, снял так непередаваемо точно, вписав в квадрат 6x6, нет кадра, в котором два понимания достигли предела, а пленке и механическому конструкту были доверены вещи, не очень частые в будничных проявлениях мира…
*
На Полесье (уже в Академии, в семидесятые годы), я снимал часто и много: материальную культуру и местных людей. Полесье — странное и особое место, целый мир, свзанный с внешним миром и отделенный от него навсегда.
Жили мы с коллегами в одном доме, который никогда не сгорал, хотя сама деревня (Великий Малешов) страдала от пожаров неоднократно. Наверное, есть на то рациональное объяснение, но про семью странные все же разговоры были…
Про способности, которые передаются от матери к дочери, про особые и редкие вещи. Бабушка в самом деле производила очень сильное впечатление. Любил я с ними общаться; этот неподдельный интерес привел к доверительности, к доброму человеческому контакту.
На Полесье у меня такое было несколько раз — какой-то безумный восторг от бесконечно глубокого понимания разными людьми твоей природы, твоих интересов и занятий. С полуслова, полувзгляда… И очень сложно передать словами, как это вообще. Ты видишь человека впервые, но природная интеллигентность, интеллект и просто безумные потоки добра и откровенности уже пожилого человека, способного невероятно чувствовать, человека, замордованного чисто внешне работой на чужой и своей земле, семейными заботами, трагедией несостоявшихся интересов и нереализованных возможностей превращают тебя в ребенка, ты просто купаешься в колыбели света и и понимания…
Очень трудно вживаться потом возвращаться в привычное, но ставшее чужим и холодным пространство — громадный кусок тебя остается именно там, где был невероятный комфорт ментального общения, такого контакта, где слова были не очень-то и нужны.
Потрясения просто ломают тебя: такое сживание в самом деле не проходит бесследно. В той деревне мне предлагали остаться: «Мы тебя научим», говорили все понимающие бабушки в несгораемом доме, люди с глубокими морщинами лет и событий, с натруженными руками, срывающиеся, тем не менее, с места в карьер на общую животную потребность. «Дуст привезли!» — и этот крик призывает абсолютно всех, поскольку управы на колорадскую живность нет никакой, кроме химии, от которой назавтра и циркуна нигде не услышишь.
*
Вещь, которая меня не то, чтобы надломала, но вполне подготовила к будущим потясениям через несколько лет. Везло мне на полесских ведуний: в приречной деревне это была девочка-подросток. Снимки остались (даже выставочные работы были), так что чисто внешний вид сохранился. Нет кадра о другом, с другим проникновением и откровенностью, которые возникают исподволь или внезапно уже после обычной человеческой притирки, когда нет барьера чужого человека, а появляется просто еще один, пусть и временный деревенский житель, который говорит с людьми о вещах ушедших и для многих последовательно дорогих и важных. И это поднимает разговор и общение на особый уровень — в новой жизни древностям совсем неуютно.
«Салют» у тебя в руках уже не вызывает никакой особой реакции, это просто дополнительный компонент ритуала общения. И вот в один из дней происходит что-то достаточно необычное.
Ближе к вечеру, на лавочке из нескольких сидящих жителей, людей камера в какой-то момент соединяет тебя с единственным взглядом, который убирает все вокруг, проницает тебя насквозь, открывает тебе человека полностью. И все это запечатлевается настолько мощно, уверенно и удачно, что ты видишь не этот легкий наклон головы крупного совсем еще юного лица, а целый мир, который передается через выражение и взгляд.
Целый мир, который точно так же транслируется через мгновенно ощущаемую в момент съемки готовую работу, снимок, который заберет кусок твоей жизни, вызовет боль и переживания во время печати, заставит проговаривать бесчисленное количество слов, опустошит тебя беспредельно после рабочих выходных…
Ты видишь этот готовый кадр, видишь в мельчайших подробностях и нюансах. Именно этот ролик пленки проявляется с особой тщательностью, именно он вызывает дрожь в руках, именно в этом смысл всей поездки — в образе, который проявился так определенно и ярко в тихий летний вечер с красноватым закатным светом.
И среди всех привезенных кадров, перебираемых в который раз, нет одного. Нет единственного, который ты видел так осязаемо, снял так непередаваемо точно, вписав в квадрат 6x6, нет кадра, в котором два понимания достигли предела, а пленке и механическому конструкту были доверены вещи, не очень частые в будничных проявлениях мира…
| Вложения: |
| maxmarasession.jpg [ 72.2 Кб | Просмотров: 583 ] |
